Неточные совпадения
Под песню ту удалую
Раздумалась,
расплакаласьМолодушка одна:
«Мой век — что день без солнышка,
Мой век — что ночь без месяца,
А я, млада-младешенька,
Что борзый конь на привязи,
Что ласточка без крыл!
Мой старый муж, ревнивый муж,
Напился пьян, храпом храпит,
Меня, младу-младешеньку,
И сонный сторожит!»
Так плакалась молодушка
Да с возу вдруг и спрыгнула!
«Куда?» — кричит ревнивый муж,
Привстал — и бабу
за косу,
Как редьку
за вихор!
Не пошли ему впрок ни уроки прошлого, ни упреки собственной совести, явственно предупреждавшей распалившегося старца, что не ему придется
расплачиваться за свои грехи, а все тем же ни в чем не повинным глуповцам.
Он стоял
за каждый свой грош (и не мог не стоять, потому что стоило ему ослабить энергию, и ему бы не достало денег
расплачиваться с рабочими), а они только стояли зa то, чтобы работать спокойно и приятно, то есть так, как они привыкли.
Выйду сейчас, пойду прямо на Петровский: там где-нибудь выберу большой куст, весь облитый дождем, так что чуть-чуть плечом задеть, и миллионы брызг обдадут всю голову…» Он отошел от окна, запер его, зажег свечу, натянул на себя жилетку, пальто, надел шляпу и вышел со свечой в коридор, чтоб отыскать где-нибудь спавшего в каморке между всяким хламом и свечными огарками оборванца,
расплатиться с ним
за нумер и выйти из гостиницы.
Главное, он так и трепетал, чтобы чем-нибудь не рассердить меня, чтобы не противоречить мне и чтобы я больше пил. Это было так грубо и очевидно, что даже я тогда не мог не заметить. Но я и сам ни
за что уже не мог уйти; я все пил и говорил, и мне страшно хотелось окончательно высказаться. Когда Ламберт пошел
за другою бутылкой, Альфонсинка сыграла на гитаре какой-то испанский мотив; я чуть не
расплакался.
Шанхай сам по себе ничтожное место по народонаселению; в нем всего (было до осады) до трехсот тысяч жителей: это мало для китайского города, но он служил торговым предместьем этим городам и особенно провинциям, где родится лучший шелк и чай — две самые важные статьи, которыми пока
расплачивается Китай
за бумажные, шерстяные и другие европейские и американские изделия.
«Милая Наташа, не могу уехать под тяжелым впечатлением вчерашнего разговора с Игнатьем Никифоровичем…» начал он. «Что же дальше? Просить простить
за то, чтò я вчера сказал? Но я сказал то, что думал. И он подумает, что я отрекаюсь. И потом это его вмешательство в мои дела… Нет, не могу», и, почувствовав поднявшуюся опять в нем ненависть к этому чуждому, самоуверенному, непонимающему его человеку, Нехлюдов положил неконченное письмо в карман и,
расплатившись, вышел на улицу и поехал догонять партию.
Мы
расплачиваемся за долгий период равнодушия к идеям.
Первым выбежал здоровенный брюнет. Из-под нахлобученной шапки виднелся затылок, правая половина которого обросла волосами много короче, чем левая. В те времена каторжным еще брили головы, и я понял, что ему надо торопиться. Выбежало еще человек с пяток, оставив «марух»
расплачиваться за угощенье.
За это приходилось
расплачиваться служащим в банях из своего скудного содержания.
Судьба чуть не заставила капитана тяжело
расплатиться за эту жестокость. Банькевич подхватил его рассказ и послал донос, изложив довольно точно самые факты, только, конечно, лишив их юмористической окраски. Время было особенное, и капитану пришлось пережить несколько тяжелых минут. Только вид бедного старика, расплакавшегося, как ребенок, в комиссии, убедил даже жандарма, что такого вояку можно было вербовать разве для жестокой шутки и над ним, и над самим делом.
Кровь бросилась мне в голову. Я потупился и перестал отвечать… В моей груди столпились и клокотали бесформенные чувства, но я не умел их выразить и, может быть,
расплакался бы или выбежал из класса, но меня поддержало сознание, что
за мной — сочувствие товарищей. Не добившись продолжения молитвы, священник отпустил меня на место. Когда я сел, мой сосед Кроль сказал...
Крыштанович уверенным шагом повел меня мимо прежней нашей квартиры. Мы прошли мимо старой «фигуры» на шоссе и пошли прямо. В какой-то маленькой лавочке Крыштанович купил две булки и кусок колбасы. Уверенность, с какой он делал эту покупку и
расплачивался за нее серебряными деньгами, тоже импонировала мне: у меня только раз в жизни было пятнадцать копеек, и когда я шел с ними по улице, то мне казалось, что все знают об этой огромной сумме и кто-нибудь непременно затевает меня ограбить…
Я платил ему
за это диким озорством: однажды достал половинку замороженного арбуза, выдолбил ее и привязал на нитке к блоку двери в полутемных сенях. Когда дверь открылась — арбуз взъехал вверх, а когда учитель притворил дверь — арбуз шапкой сел ему прямо на лысину. Сторож отвел меня с запиской учителя домой, и я
расплатился за эту шалость своей шкурой.
Это основное противоречие Лосского,
за которое ему придется
расплатиться в онтологии.
Но несправедливо во всем винить современную философию, она
расплачивается за грехи прошлого.
Деньги Матюшки, как он ни крепился, уплывали да уплывали, потому что
за все и про все приходилось
расплачиваться за всю артель ему.
Но наступил тяжелый день и для Морока, когда он должен был
расплатиться за свои художества.
— Мне все равно. Я его немножко знаю. Сначала будет кричать: «Кельнер, шампанского!», потом
расплачется о своей жене, которая — ангел, потом скажет патриотическую речь и, наконец, поскандалит из-за счета, но не особенно громко. Да ничего, он занятный.
Наконец и наша завозня с каретой и лошадьми, которую, точно, несколько снесло, причалила к пристани; экипажи выгрузили и стали запрягать лошадей; отец
расплатился за перевоз, и мы пошли пешком на гору.
Деньги возьми,
расплатись с антрепренерами, скинь хомут, потом обеспечь себе целый год жизни и садись
за любимую мысль; пиши великое произведение!
Оставшись одна, она даже
расплакалась и вышвырнула
за окно последний букет.
Говоря это, отец Михаил пристально смотрел на Митю Смоковникова. Гимназисты, следя
за его взглядом, тоже оглядывались на Смоковникова. Митя краснел, потел, наконец
расплакался и выбежал из класса.
Липочка. Вот вы вдруг и
расплакались! Право, как не стыдно, маменька! Что там
за дурак?
Маврикий Николаевич, по простоте своей, заступился
за Лизу и стал уверять, что вальс тот самый; старуха со злости
расплакалась.
Добрый властитель Москвы по поводу таких толков имел наконец серьезное объяснение с обер-полицеймейстером; причем оказалось, что обер-полицеймейстер совершенно не знал ничего этого и, возвратясь от генерал-губернатора, вызвал к себе полицеймейстера, в районе которого случилось это событие, но тот также ничего не ведал, и в конце концов обнаружилось, что все это устроил без всякого предписания со стороны начальства толстенький частный пристав, которому обер-полицеймейстер
за сию проделку предложил подать в отставку; но важеватый друг актеров, однако, вывернулся: он как-то долез до генерал-губернатора, встал перед ним на колени,
расплакался и повторял только: «Ваше сиятельство!
Сверстов принялся
расплачиваться торопливо и щедро; он все уже почти деньжонки, которые выручил
за проданное им имущество в уездном городке, просадил дорогой. Иван Дорофеев проводил своих гостей до повозки и усадил в нее gnadige Frau и Сверстова с пожеланием благополучного пути.
— Ну, брат казначей, ты уж и
расплачивайся за меня, а я пойду на сеновал с Храповицким поговорить!
— Все это прописная мораль, батенька… Если уж на то пошло, то посмотри на меня: перед тобой стоит великий человек, который напишет «песни смерти». А ведь ты этого не замечал… Живешь вместе со мной и ничего не видишь… Я
расплачусь за свои недостатки и пороки золотой монетой…
Так они и зажили, а на мужа точно слепота какая нашла: души не чает в Поликарпе Семеныче; а Поликарп Семеныч, когда Татьяна Власьевна растужится да
расплачется, все одно приговаривает: «Милушка моя, не согрешишь — не спасешься, а было бы после в чем каяться!» Никогда не любившая своего старого мужа,
за которого вышла по родительскому приказанию, Татьяна Власьевна теперь отдалась новому чувству со всем жаром проснувшейся первой любви.
— Ну, как хочешь, боярин, — отвечал Алексей, понизив голос. — Казна твоя, так и воля твоя; а я ни
за что бы не дал ей больше копейки… Слушаю, Юрий Дмитрич, — продолжал он, заметив нетерпение своего господина. — Сейчас
расплачусь.
— И, Юрий Дмитрич, охота тебе говорить! Слава тебе господи, что всякий раз удавалось; а как считать по разам, так твой один раз стоит всех моих. Не диво, что я тебе служу:
за добро добром и платят, а ты из чего бился со мною часа полтора, когда нашел меня почти мертвого в степи и мог сам замерзнуть, желая помочь бог знает кому? Нет, боярин, я век с тобой не
расплачусь.
— Об этом сумлеваться мое дело; тебя не спрашивают; а примерно, знать хочу, чем они
расплачивались за вино… Али, может, в долг брали?
Ворошилов угомонился, наконец; голос его, юношески звонкий и хриплый, как у молодого петуха, слегка порвался… Кстати ж, Бамбаев начал декламировать стихи и опять чуть не
расплакался, что произвело впечатление скандала
за одним соседним столом, около которого поместилось английское семейство, и хихиканье
за другим: две лоретки обедали
за этим вторым столом с каким-то престарелым младенцем в лиловом парике. Кельнер принес счет; приятели
расплатились.
Имея все дела и средства в своих руках, они так и сделали, как говорили, и выдали старушку головою ее кредиторам, а те, чтобы заставить сыновей
расплатиться за мать, посадили ее в тюрьму.
Расплатившись за них, князь сейчас же принялся читать один из немецких подлинников, причем глаза его выражали то удовольствие от прочитываемого, то какое-то недоумение, как будто бы он не совсем ясно понимал то, что прочитывал.
Телятев. Стал
расплачиваться за вино, вынул бумажник вот какой (показывает руками), пол-аршина наверное. Чего там нет! Акции всякие, счеты на разных языках, засаленные письма на серой бумаге, писанные мужицким почерком.
Домну Осиповну привели, наконец, в комнату приятельницы; гостья и хозяйка сначала обнялись, расцеловались и потом обе
расплакались: кто из них несчастнее был в эти минуты — нищая ли Мерова, истерзанная болезнью, или Домна Осиповна, с каждым днем все более и более теряющая перья из своего величия, — сказать трудно; еще
за год перед тем Домна Осиповна полагала, что она после долгой борьбы вступила в сад, исполненный одних только цветов радости, а ей пришлось наскочить на тернии, более колючие, чем когда-либо случалось проходить.
— Хорошо, напишу, — отвечал ему с улыбкой Бегушев и,
расплатившись за завтрак, ушел.
«Я могу вам услужить этой суммою, — сказал он, — но знаю, что вы не будете спокойны, пока со мною не
расплатитесь, а я бы не желал вводить вас в новые хлопоты. Есть другое средство: вы можете отыграться». — «Но, любезный граф, — отвечала бабушка, — я говорю вам, что у нас денег вовсе нет». — «Деньги тут не нужны, — возразил Сен-Жермен: — извольте меня выслушать». Тут он открыл ей тайну,
за которую всякий из нас дорого бы дал…
— Он сам, — отвечал Гаврила Афанасьевич, — на беду мою, отец его во время бунта спас мне жизнь, и чорт меня догадал принять в свой дом проклятого волченка. Когда, тому два году, по его просьбе, записали его в полк, Наташа, прощаясь с ним,
расплакалась, а он стоял, как окаменелый. Мне показалось это подозрительным, — и я говорил о том сестре. Но с тех пор Наташа о нем не упоминала, а про него не было ни слуху, ни духу. Я думал, она его забыла; ан видно нет. — Решено: она выйдет
за арапа.
Капитан принес свою книгу и счеты. Справившись с книгой и пощелкав минуты две на счетах, он объявил сумму, которую должен был ему Гельфрейх
за квартиру до конца месяца и
за обеды. Семен Иванович
расплатился, и мы весьма дружелюбно расстались. Когда вынесли вещи, Семен Иванович взял под мышку рыжего кота, давно уже беспокойно тершегося у его ног, подняв хвост палочкой вверх и изредка коротко мяукая (вероятно, опустошенный вид комнаты привел его в тревожное настроение), и мы уехали.
И морду и крылену ставить с лодки, хотя это и не так ловко; но русские люди не боятся простуды (
за что нередко дорого
расплачиваются) и обыкновенно, бродя в воде, иногда по горло, становят свои рыболовные спасти.
«А не лучше ли… а не лучше ли… прямо теперь же домой? О боже мой! зачем, зачем вчера я вызвался на этот обед! Но нет, невозможно! А прогулка-то три часа от стола до печки? Нет, они, они, а не кто другой должны
расплатиться со мною
за эту прогулку! Они должны смыть это бесчестие!»
— Хорошо, хорошо, все равно.
Расплатитесь завтра
за обедом. Я ведь только чтоб знать… Вы, пожалуйста…
— Я действительно считаю себя вправе делать вам всякие вопросы, — отвечал я спокойно, — именно потому, что готов как угодно
за них
расплатиться, и свою жизнь считаю теперь ни во что.
— Что ж, меня действительно развлекает, как вы беситесь. Уж
за одно то, что я позволяю вам делать такие вопросы и догадки, следует вам
расплатиться.
— Rouge! — крикнул крупёр, — и я перевел дух, огненные мурашки посыпались по моему телу. Со мною
расплатились банковыми билетами; стало быть, всего уж четыре тысячи флоринов и восемьдесят фридрихсдоров! (Я еще мог следить тогда
за счетом.)
За ужином Перепетуя Петровна поставлена была в такое положение, что только от стыда не
расплакалась.
На селе известно стало, что я с тестем не в ладу живу, стал народ поласковее глядеть на меня. Сам же я от радостей моих мягче стал, да и Ольга добра сердцем была — захотелось мне
расплатиться с мужиками по возможности. Начал я маленько мирволить им: тому поможешь, этого прикроешь. А в деревне — как
за стеклом, каждый твой взмах руки виден всем. Злится Титов...